– Я уверен, что мы найдем общий язык, – продолжил между тем Тихомиров. – Мы с вами проповедуем общие или, по крайней мере, сходные идеи. Мы одинаково любим свою родину и одинаково желаем ей добра и процветания. Непонимание у нас только в одном вопросе – вы желаете начать наведение порядка с себя и на этом остановиться, а мы желаем обучить народ жизни в порядке. Используя самые современные научные достижения, это возможно сделать в массовом масштабе. Причем так, что этого никто просто не заметит.

Генералу очень хотелось возразить, сказать, что любое воздействие на народ будет насилием над личностью каждого, но он хорошо знал, как широко это насилие применялось совсем недавно. Не только в коммунистические времена, но и позже, когда люди не хотели выбирать на второй срок первого президента своей обновленной страны, возмущенные его пьяной вульгарностью, но вдруг резко изменили свое мнение за две недели до выборов. Они прошли обработку мозгов. Нейролингвистическое программирование, пресловутый двадцать пятый кадр и прочее. Естественно, это доступно тогда, когда в твоих руках средства массовой информации. Значит, следует искать след Структуры и в средствах массовой информации. Они обязательно должны там быть. А где еще? Банкиры... Именно деньги нужны для приобретения влияния на массы. Потому и входят в местный совет банкиры...

И он промолчал.

– Вы с нами не согласны? – резко спросил второй голос. – Почему вы молчите?

– Меня ни о чем не спрашивали. Меня только стараются убедить, что мы найдем общий язык, – ответил генерал сухо.

– Конечно, найдем, обязательно найдем, – снова зажурчал ручейком профессор.

Опять вспомнилось, что значительная часть людей вообще не поддается гипнозу с первого раза. Но их со временем «пробивают». Делают дыры в защитной оболочке подсознания. Повторяют что-то и повторяют, как буром, просверливая эту защиту. И добиваются своего, подчиняя подсознание руководству извне. А если при этом учесть, что профессор Тихомиров умеет убирать и преграды, которое ставит уже сознание человека, то пациент превращается просто в жертву. Стать такой жертвой генерал, естественно, не рвался.

Но вести себя откровенно враждебно тоже не стоит. Не поддаться гипнозу, но сделать вид, что поддаешься влиянию доводов. Доводы следует принимать, потому что они истинные. Вот задача, которую следует выполнить. Тогда возможным станет более глубокое проникновение в Структуру. Сейчас, если он пойдет навстречу с распростертыми объятиями, ему просто не поверят и поймут его игру.

– Мы попробуем, – выдавил он из себя.

– Так-то, господин мой генерал, лучше будет, – продолжил профессор. – Мы с вами будем говорить еще очень много. А сейчас я хотел бы выяснить только один факт. Насколько вы продвинулись в задаче, которую ставили перед собой, когда начали операцию против капитана Ангелова и капитана Пулатова?

– Я не смог выполнить поставленную задачу. Мне помешали, очевидно, именно вы. Документы профессора Радяна не найдены. Насколько я знаю, до них не смогли добраться и люди из ГРУ. Они даже приглашали своего крупнейшего специалиста по гипнозу, чтобы он провел сеанс с Ангеловым, – нам удалось отследить это приглашение очень занятого человека. Сеанс закончился ничем, иначе Ангелов не оказался бы сейчас здесь. Его бы тогда не выпустили из реабилитационного центра. Заняться же Пулатовым я просто не успел.

Последовала долгая пауза. Настолько долгая, что генерал понял – там, по ту сторону микрофона, не им заняты, там обсуждают какой-то более срочный вопрос.

– Спасибо. До скорого свидания, господин генерал. Сегодня вы свободны. У нас в клубе – это этажом выше столовой – есть телевизор, работающий со спутниковой антенной. Можете развлечься, если есть желание. Впрочем, приставленный к вам сопровождающий скоро посетит вас, он покажет...

Профессор попрощался торопливо, скомкав беседу, которая должна была, судя по всему, продлиться достаточно долго. Значит, произошло нечто важное.

3

Я сам, в отличие от Пулата, обошелся без принятия ванны и удовлетворился душем, хотя и предельно горячим, как только терпела кожа. Мылся и размышлял о том, что здесь живут, видимо, неплохо в сравнении с большими городами, где летом наличие горячей воды в кране явление настолько редкое, что об этом говорят с гордостью.

Я мылся. И даже тугие струи, бьющие с грохотом в жестяную ванну, не помешали мне услышать стук в дверь.

– Минутку! – крикнул я. Но вышел к порогу, завернутый в полотенце, меньше чем через минуту. За дверью стоял Пулат, опустив нос чуть не к полу. Сухой, как только что со сковороды. А я-то думал, что он нежится, расслабляя мышцы, в ванне.

– Ты что, фен с собой захватил? – потрогал я пальцами его волосы.

С меня вода сбегала на коврик у порога струями, вызывая у маленького капитана жгучую зависть. Но я сделал вид, что не замечаю его состояния.

– В местном приюте развелось столько всякой нечисти, что нормальному человеку вымыться невозможно. У тебя хоть свет в ванной есть, а у меня там только пиявки.

– Пиявки, в ванной? Откуда? – удивился я. – Хотя все может быть. Должно быть, там до тебя жил кто-то шибко больной и пиявками давление сбрасывал...

– Понимаешь, – Пулат перешел на шепот, – я с детства всякой такой осклизлой нечисти боюсь. И еще пауков... Бр-р-р!

Он сказал это так колоритно, что у меня мурашки по коже побежали. И потому я проявил товарищеское добросердечие.

– Я уже вымылся. Можешь моей ванной воспользоваться.

– Я потому и пришел. Знал, что ты не подведешь в трудную минуту. Спасибо, друг.

Пулат был искренне растроган и настроен патетически.

Пока он мылся, я принял лекарство. Голова постоянно слегка побаливала, и я боялся несвоевременного подхода очередного приступа. По времени уже пора бы... И потом, уже в одежде повалившись на кровать, еще чуть вздремнул. Снотворное не совсем покинуло организм, и некоторая сонливость осталась. Она еще долго, думается мне, будет чувствоваться, если учесть дозы, которые мне без моего согласия всадили...

Меня разбудило ощущение движения в комнате – должно быть, открылась дверь ванной.

– Наплавался? – поинтересовался я, не открывая глаза. – Ты, случаем, километраж не замеряешь, когда в ванне ныряешь?

И тут же я понял, что все еще слышу из-за закрытой двери звуки тугих водяных струй, громко бьющих в стенки ванны. Пулат еще моется. Я резко открыл глаза. Посреди комнаты стоял совершенно незнакомый человек. Высокий, сутулый, в очках.

– Извините, я стучал... – сказал он, излучая взглядом виноватость. – Из-за воды вы, должно быть, не услышали.

– Здороваться надо, – сказал я в ответ. – Здрасте! Чем могу? Чему обязан?

Человек испуганно оглянулся на дверь.

– Я знаю вашу историю... Бегите отсюда сейчас же, если сможете... Вы же все можете...

После такой впечатляющей фразы он сам собрался торопливо сбежать, не попрощавшись, как и не поздоровался, но я остановил его холодными словами:

– Скоро ужин. Мы сильно голодны.

– После ужина будет поздно...

Он все же сумел убежать до того, как я поднялся с кровати. А я, отказавшись от преследования, старательно наморщил лоб. Так мне лучше думается в затруднительных обстоятельствах. Если в комнате есть «прослушка», то этот человек попадет в неприятную историю. А есть ли она здесь? Это не комната карантина. Это гостиница. Но тем более может быть и здесь. Может быть и видеонаблюдение.

Неожиданный гость не оставил – очевидно, по забывчивости – визитной карточки, но если он в курсе наших дел, то он здесь – старожил, причем старожил, имеющий допуск к чему-то секретному, о чем мы пока понятия не имеем, хотя иметь понятие желаем. Одна фраза «вы же все можете» говорит о его осведомленности, большей, чем наша осведомленность в собственных возможностях. Старожил должен лучше знать местные порядки. Должен знать и о возможной «прослушке». Говорит ли его появление о том, что «прослушки» нет?