– Вечер добрый, господин генерал, – широко улыбнулся профессор. При всем старании улыбка не получается у него обаятельной. В глазах стоял лед, готовый треснуть и расколоться на кусочки, – страх.

Геннадий Рудольфович промолчал. Новый генерал тоже не посчитал нужным поздороваться и уж тем более представиться. В один из моментов Легкоступов все-таки посмотрел ему в глаза. Глаза всегда говорят о многом, хотя бы первую, поверхностную характеристику, но дают. В этот раз он увидел только пустоту и напыщенность. Нет, к каким-то спецслужбам этот генерал отношения иметь не может. У него в глазах отсутствует главная составляющая человека умственного труда – интеллект. А все спецслужбы, вопреки стереотипам, опираются не на физическую составляющую человека, а именно на интеллектуальную. «Физику» до какой-то определенной кондиции догнать всегда можно. А если от природы не дано ума, уже ничто не спасет. Этот же генерал – только служака, войсковик, нечаянно прыгнувший выше своего потолка и оттого необыкновенно счастливый, незаслуженно счастливый. Если Структура опирается именно на таких, она обречена...

«Она обречена и без того, но это дело особое», – сказал себе Геннадий Рудольфович. А с такими вояками вообще не имеет смысла иметь дело. Профессор, несомненно, умный человек и сам должен понимать это прекрасно.

– Вам уже, я думаю, объяснили причину повторного вашего приглашения в этот кабинет? – Профессор сел на стул верхом, беспогонный генерал отодвинул свой стул к стене и уселся против генерала в штатском. – Происшествие в Москве заставило нас прервать начавшийся разговор, и это же, после осмысления, заставляет нас возобновить его, только уже более открыто, не через посредство телекамеры и микрофонов. Нам хотелось бы услышать некоторые ваши разъяснения по поводу произошедших трагических событий.

Геннадий Рудольфович молча кивнул, раздражаясь против своего обыкновения от витиеватого, ехидно-вежливого голоса Тихомирова.

– Что вы на это скажете?

– Я на это ничего не скажу. Я нахожусь здесь и не несу ответственности за то, что происходит с вашими людьми.

– Ну-ну, вашими бы устами, как говорится... Однако неприятности происходят с нашими людьми непосредственно после того, как они выходят на связь с вами.

– Это совпадение.

– Мы будем рады, если дело обстоит именно так. Но перестраховаться мы просто обязаны. Вы на нашем месте перестраховались бы, несомненно, тоже.

– И ради перестраховки вы захватываете мою семью? Не кажется ли вам, что вы переступаете грани дозволенного? – вскипел Геннадий Рудольфович.

– Нам так не кажется! – сказал беспогонный генерал.

– А вас, товарищ генерал, я не знаю, знать не хочу, и вообще, вас лично я не спрашивал и вашим лично мнением абсолютно не интересуюсь, – отрезал Легкоступов.

– Вот оно как... – Беспогонный генерал чуть не задохнулся от такого к себе неуважения.

– Тише... Тише, господа, – постарался сгладить углы Тихомиров. – Сначала следует разобраться, а потом уже обострять отношения. Я понимаю, Геннадий Рудольфович, ваше возмущение. Мы, конечно, слегка рисковали, приглашая вас сюда...

– Не приглашая, а принуждая к приезду. Это большая разница.

– Пусть будет так.

– И я вообще не вижу смысла в своем присутствии здесь!

– Ах да... Вы же не в курсе... Сейчас, пожалуй, я могу вам сказать, что мы рассматривали вашу кандидатуру на пост главы управления ФСБ в одном из крупных областных центров России, где мы собирались активно развернуть деятельность Структуры. Это должно стать началом нашей деятельности, которая впоследствии должна принять общероссийский размах. По всем деловым параметрам вы весьма подходящая фигура, и нам активно рекомендовали вас люди, прекрасно знающие ваши деловые качества. И мы, пользуясь некоторым влиянием в вашей системе, могли бы обеспечить вам этот пост.

Это как раз то, чего ждал Легкоступов с самого начала. Он не сомневался – его сюда привезли не ради работы с Ангеловым и Пулатовым. Совсем не ради этого... Но продолжать игру следует в том же ключе. Любое отступление грозит провалом.

– А вы меня спросили?

– Мы бы вас уговорили... – мягко, словно пожурил, сказал профессор. – И вы поняли бы всю важность этой работы. Но не в этом дело. Сейчас у нас возникли некоторые подозрения, не имеющие, впрочем, под собой фактического обоснования. Вопрос стоит в том, с кем вы работаете, если вы в самом деле работаете против нас?

– Бога ради, – устало махнул рукой генерал. Небывалая для него несдержанность – жест! – которая удивила бы любого, кто хорошо его знает. – Ведите следствие. У вас же такие длинные руки.

– Руки у нас достаточно длинные, вы это вовремя заметили. И господин Решетов проводил проверку. И сразу после этой проверки, не успев поставить нас в известность о ее итогах, он был похищен. Согласитесь, что в этом случае подозрение падает опять же на вас. Исключительно на вас.

– Согласен, – сказал Геннадий Рудольфович уже по-деловому.

Он оценил ситуацию с профессиональной точки зрения. Очевидно, Решетову в ходе проверки каким-то образом удалось выйти на своих людей в ГРУ, и оттуда поступила информация о сотрудничестве с генералом Легкоступовым. Вероятно, и в ФСБ есть свои информаторы, работающие на ГРУ. Они предупредили Мочилова, и Мочилов поспешил провести захват Решетова. Водителя могли застрелить по необходимости. Вооруженные водители-телохранители в наше время не редкость. После похищения первого водителя Решетов должен был бы взять себе именно такого.

Согласие генерала слегка прервало ход мыслей профессора. Он, должно быть, ожидал, что генерал будет оправдываться, приводить доводы в свою пользу. Но Тихомиров сразу оценил деловую нотку в характере Геннадия Рудольфовича. Это вызвало уважение.

– Теперь мы в затруднении. И вынуждены подключить к проверке посторонних людей, здоровьем которых мы весьма дорожим. У нас есть подозрения, что вы работаете совместно.

– Каких людей? – сразу понял генерал, кого имеет в виду профессор.

– Двух инвалидов-спецназовцев.

– И что? – У Геннадия Рудольфовича хватило самообладания, чтобы только брезгливо поморщиться в ответ на версию обвинения.

– Давайте вместе послушаем... Добавьте звук! – крикнул Тихомиров.

Добавили звук. И Легкоступов услышал разговор трех людей. И сразу определил по голосам, кто разговаривает. Это вызвало неприятное ощущение, но он надеялся на опытность спецназовцев.

Шла откровенная, слегка грубоватая вербовка. Настолько грубоватая, что Геннадий Рудольфович даже смутился – он был более высокого мнения об Ангелове и Пулатове. А они попались так глупо. И к тому же угрожают тем, чего не может быть. Двадцать четыре часа... Сколько еще людей привезут сюда через двадцать четыре часа? Таких же наполовину пленных, как он сам, как его семья, как сами спецназовцы... Сколько охранников, а то и солдат смогут через двадцать четыре часа выставить на защиту городка?..

Смущение отступило, когда Геннадий Рудольфович услышал голос Пулатова, говорящий о нем, генерале, с возмущением. Только тогда он понял, что два капитана по нотам разыгрывают очередной концерт, ничуть не уступающий концерту на крыльце столовой. И не просто разыгрывают, а идут ва-банк!

Он не понял до конца, какую игру они затеяли. Догадался только, что они, вероятно, определили «прослушку» и потому пугают. И это сработало.

– Я сейчас же подниму гарнизон по тревоге! – заорал по-бычьи беспогонный генерал.

Вот он и выдал себя. Это, оказывается, всего-то командир местной части. Ракетчик.

– Подождите, – остановил его профессор. – Дослушаем до конца.

Когда раздались выстрелы, никто ничего не понял. Но вскочили все, кроме Легкоступова. Он единственный из всех, кто сразу все знал, он даже ждал этих выстрелов.

Генерал достал трубку сотового телефона, собираясь звонить, но профессор опять остановил его, положив на трубку ладонь:

– Подождите, я вам сказал!

И произнес это так жестко, что генерал безропотно подчинился приказу.